Главная > Рукописи > Певец Фелицы

Певец Фелицы: Авторское собрание сочинений
Г. Р. Державина

Н. Н. Невзорова


История рукописи

Амур 1

В Отделе рукописей РНБ хранится первое собрание сочинений Гаврилы Романовича Державина, составленное и оформленное под его руководством.

Эта рукопись — F. XIV. 16, так называемый Екатерининский том, — представляет собой завершающий этап подготовки впервые замысленного поэтом издания (причем непременно иллюстрированого) своих сочинений. Она содержит 61 «пиесу» (так называл он свои стихи), написанную в начальный период творчества, то есть в эпоху царствования Екатерины, и 100 иллюстраций к ним. Обстоятельства не благоприятствовали Державину: рукопись осталась единственным свидетельством его не исполненной при жизни мечты. Отечественных книг с иллюстрациями тогда еще практически не было, и настоящий том явился уникальным памятником эпохи становления новой русской книжности.

Подготовленное Державиным издание впоследствии было прокомментировано Я. К. Гротом и увидело свет почти через полвека по смерти автора, в 1864 г., в качестве 1 тома академического собрания его сочинений. Черно-белые иллюстрации в нем суть ксилографии рисунков, скопированных с Екатерининского тома в начале XIX века.

Итак, первый издательский замысел Державина восходит к началу 90-х гг. XVIII в. Непосредственным предшественником публикуемой здесь рукописи, судя по списку рукописных источников, приведенному Я. К. Гротом (т. 1, с. XII-XIV), была толстая тетрадь в лист, изготовленная в 1792 или 1793 г. и заполненная в основном рукой писца. В ней имели место поправки друзей и помощников Державина — И. И. Дмитриева и В. В. Капниста, — а также приписанные рукой Державина позднейшие стихи вплоть до 1796 г. Источником же этой, так называемой «рукописи 90-х годов», был собственноручный сборник Екатерины Яковлевны, первой жены г. Р. Державина. В своих «Записках», изданных П. И. Бартеневым в 1860 г., Гаврила Романович излагает обстоятельства, побудившие ее исполнить эту работу в то время, когда сам он, в должности секретаря императрицы, был особенно приближен ко двору. Он пишет о себе в 3-ем лице:

«По желанию императрицы, чтоб Державин продолжал писать в честь ея более в роде Фелицы, хотя дал он ей в том свое слово, но не мог онаго сдержать, по причине разных придворных каверз, коими его безпрестанно раздражали: не мог он воспламенить так своего духа, чтоб поддерживать свой высокий прежний идеал, когда в близи увидел подлинник человеческий с великими слабостями: сколько раз ни принимался, сидя по неделе для того запершись в своем кабинете, но ничего не в состоянии был такого сделать, чем бы он был доволен. Все выходило холодное, натянутое и обыкновенное, как у прочих цеховых стихотворцев, у коих только слышны слова, а не мысли и чувства. — И так не знал, что делать; но как покойная жена его любила его сочинения, с жаром и мастерски нередко читывала их при своих приятелях, то из разных лоскутков собрала она их в одну тетрадь (которая хранится ныне в библиотеке графа Алексея Ивановича Пушкина в Москве), и переписав начисто своею рукою, хранила у себя; когда же муж беспокоился, что не может ничего по обещанию своему сделать для императрицы, то она советывала поднести ей то, что уже написано, в числе коих были и такие пиесы, кои еще до сведения ея не доходили; сказав сие, подала к удивлению его переписанную ею тетрадь. Не имея другого средства исполнить волю государыни, обрадовался он сему собранию чрезвычайно. Просил приятеля своего Алексея Николаевича Оленина нарисовать ко всякой поэмке приличныя картинки (виньеты), и, переплетя в одну книгу, с посвятительным письмом поднес лично в ноябре 1795 года».
Звезды

Эти строки были записаны по воспоминанию в 1812 г., а в сентябре того же года тетрадь Екатерины Яковлевны, переданная на сохранение А. И. Мусину-Пушкину, сгорела в московском пожаре вместе со всей его драгоценной библиотекой.

О последующей судьбе нашей рукописи узнаем из тех же «Записок»: поднесенный государыне том с виньетами Оленина занимал ее, по свидетельству камердинера Тюльпина, «двое суток, но по прочтении отдала она его графу Безбородке, а сей г. Трощинскому…». Прошло несколько недель, как Державин при случайной встрече услышал от Якова Ивановича Булгакова, что стихи его «Властителям и судиям, псалом 81» были приняты за якобинские, а от француженки Леблер, бывшей у племянниц его Львовых учительницей, узнал он, что во время французской революции в Париже «сей самый псалом был якобинцами перефразирован и пет по улицам».

Таким образом узнав, что послужило причиной задержки, Державин написал разъяснение, которое отправил ближайшим к Екатерине придворным, о том, «что тот 81 псалом перефразирован им без всякого дурного намерения» и напечатан был в январской книжке издаваемого Ф. Туманским журнала «Зеркало света» еще в 1787 году. После этого объяснения «все обошлись с ним так, как ничего не бывало», — однако сочинения его не вышли, а отданы были «на просмотрение любимцу императрицы князю Зубову» и пролежали у него до самой ее смерти в ноябре 1796 г. Рукопись вернулась к автору уже при царствовании Павла.

Итак, Державин надеялся, что императрица благословит издание его сочинений, по ее собственному обещанию, «на счет Кабинета», ведь в связи с гравировкой сотни иллюстраций предполагались большие траты. Но Екатерина сердилась. В то время у нее уже лежал трехтысячный тираж другой державинской книжки — «Оды на взятие Варшавы». Здесь тоже мерещилось ей якобинство в следующих словах, обращенных к Суворову:

Кем ты, когда бывал побеждаем?
Все ты всегда везде превозмог!
Новой трофей твой днесь созерцаем:
Трон под тобою, корона у ног,
Царь в полону…

Имелся в виду Станислав Понятовский. Но поскольку Державин знал уже осенью 1795 г. о недовольстве императрицы, он переписал это место специально для подносного экземпляра: в рукописи на с. 364 мы читаем:

Новой трофей твой здесь созерцаем:
Чуждый король, трон и чертог
В твоем полону!

В дальнейшем, имея рукопись опять в своем распоряжении, автор перечеркнул карандашом эти строки и вписал первоначальный вариант. (См. Описание рукописи)

Итак, наша рукопись — подносной фолиант в переплете из красного марокена, — вернулся к автору вскоре после смерти Екатерины. Затем он пробыл в его распоряжении 14 лет. Все это время Державин не оставлял идеи иллюстрированного издания, но никак не мог достичь ее. В 1798 г. Шувалов, с согласия автора, выпустил сборник его стихов по своим спискам в типографии Московского университета. У Державина было только два условия, которые Шувалов исполнил: расположить стихи в том же порядке, как они были в подносном экземпляре и печатать под наблюдением Н. М. Карамзина. Сам же он написал предуведомление к изданию, в котором выразил сожаление о том, что не мог украсить его картинками, и что предоставляет это будущему времени. Когда же автор увидел готовый экземпляр, то был сильно разочарован:

«сочинения мои перепортили в Москве… так скверно, что истинно в руки взять неможно, и бумага, и печать плохая, и ошибок премножество».

Грот, правда, впоследствии высоко ценил редакторскую работу Карамзина и сверялся с ней при подготовке академического издания.

Амур 2

Следующее прижизненное издание было осуществлено автором в 1804 году, это был отдельный том «Анакреонтических песен». Наряду с высоким идеалом государственного служения для Державина всегда существовал идеал частной жизни. По мере разочарования в первом, он все более перестраивался под второй, а вскоре образовалась и соответствующая идеология: его ближайший друг Львов был увлечен переводом Анакреонта, и работа эта, несомненно, повлияла на поэта.

Между тем мысли о полном иллюстрированном собрании продолжали занимать Державина. Первое, что нужно было сделать — гравировать имеющиеся рисунки. Отечественных гравировщиков было тогда очень мало, удалось договориться с английскими мастерами, — и Екатерининский том отправлен был в Англию. Но вскоре его возвратили ни с чем, к тому же без одного листа с иллюстрацией (с. 107-108)! Это была заставка к оде «Россу по взятии Измаила». На утраченном листе находилось величественное изображение русского воина-исполина с троегранным штыком на фоне дымящегося Везувия, по «программе» Оленина: «Везувий пламя извергает, столп огненный во тьме стоит; победоносный росс идет по вселенной». В своем поэтическом послании к Оленину Державин касается этого сюжета:

Обычьев русских вида, чувства,
Моей поэзьи изограф,
Чьего и славный бритт искусства
Не снёс, красе возревновав;
В чьём рашкуле, мелу, чернилах
Видна так жизнь, как в пантомимах,
Оленин милый! — вспомяни
Твое мне слово — и черкни.
Представь мне воина, идуща
С прямым бесстрашием души
На явну смерть и смерть несуща,
И, словом, росса напиши:
Как ржет пред ним Везувий ярый,
Над ним дождь искр, громов удары,
За ним — скрыл мрак его стопы —
Лежат Иракловы столпы!
Тебе, — так россу только можно
Отечества представить дух,
Услуги верной ждать не должно
От иностранных слабых рук.
И впрямь: огромность исполина
Кто облечет, окроме сына
Его и телом и душой?
Нам тесен всех других покрой.

К счастью, еще до того как лист был вырван, то есть до отправки в Англию, рукопись пошла в работу. В Академии художеств Оленин нашел молодых талантливых художников (И. А. Иванова и А. Е. Егорова), которые сняли копии со всех рисунков Екатерининского тома (поэтому вырванный лист вошел в издание Грота) и под руководством Оленина сделали виньеты для последующего предполагаемого более полного собрания державинских сочинений: 2-й том хронологически продолжал 1-й, в 3-ем была собрана анакреонтика, уже изданная и вновь написанная (эти рукописные тома хранятся в ИРЛИ). Тем самым, вероятно, готовился подносной экземпляр для Александра Первого, — но и этой работе не суждено было увидеть свет: в 1808 г. стихи, собранные по томам, вышли без иллюстраций.

автограф г. Р. Державина

Именно в это время, когда готовилось издание 1808 г., Державин оставил в рукописи Екатерининского тома карандашные следы своей редакторской работы. Его пометы — размашистые, хозяйские — суть немногочисленная правка текста, в которой узнаваемы и почерк, и манера автора, это также вычеркивание стихов и римская нумерация с учетом этого вычеркивания. Вычеркнуты 7 стихотворений, включенных в анакреонтический цикл. Теперь они предназначались для 3-его тома (подробнее об этой правке см. в разделе «Описание рукописи»). Кроме того, авторский карандаш пытается закомпоновать заголовки с заставками, и это свидетельствует о том, что издание предполагалось иллюстрированным. Державин продолжал торговаться с граверами до конца жизни. Известно, что в год смерти (1816) он уже готов был заключить договор с Уткиным…

За пять лет до кончины, когда были уже скопированы все иллюстрации Екатерининского тома, Державин отдает его, как памятник отошедшей эпохи, в императорское хранилище — Публичную библиотеку. В 1811 г. он делает в манускрипте две записи: в одной удостоверяет значение его как подносного экземпляра, а в другой адресует свой дар лично Петру Петровичу Дубровскому, первому хранителю и первому заведующему Депо манускриптов (см. текст записей в разделе «Описание рукописи»).