Биография писателя не изобилует ни крутыми поворотами, ни даже сколько-нибудь значительными событиями. Он родился в белорусском местечке Копыль, но точную дату его рождения установить уже вряд ли возможно. В различных источниках указываются 1833, 1835 и 1836 гг. При рождении будущий литератор получил имя Шолем-Янкев Бройде (фамилия «Абрамович» появилась у него значительно позже – при получении паспорта). Отец мальчика, Хаим-Мойше, был изрядным знатоком Талмуда и даже выполнял обязанности казенного раввина в местечке, но при этом имел репутацию вольнодумца. Впрочем, в 1830-х для этого было достаточно хотя бы проявить интерес к грамматике древнееврейского языка… Как бы то ни было, почтенный Хаим-Мойше дал всем своим многочисленным детям основательное еврейское образование.
Затем последовала женитьба и возврат к изучению сакральных текстов, но уже на деньги тестя. Первый брак Абрамовича продлился недолго, через три года он развелся с первой женой. Зато со второй избранницей он прожил всю оставшуюся жизнь. Ее звали Песя Левин, и она родилась в Бердичеве. Там же поселился и ее супруг.
Как-то само собой вышло так, что молодой человек от беллетристических опытов перешел к публицистике и написал статьи на достаточно животрепещущие в те времена темы – состояния литературы на древнееврейском языке, проблем обучения юношества и т.д. Они были тут же опубликованы (отчасти без ведома автора) и сразу привлекли к себе внимание читателей. Еще больший эффект произвела драма «Такса, или Банда городских благотворителей». Литературовед Гирш Ременик небезосновательно назвал ее «драматическим памфлетом»1. Понятно, что в произведении речь идет не о породистой собаке, а об особом налоге на кошерное мясо, который в те времена во многих местечках служил источником обогащения местных заправил. Но свой памфлет Менделе Мойхер-Сфорим писал не с каких-то абстрактных персонажей, а с вполне конкретных «благотворителей» Бердичева. Прототипы без труда узнали себя – и Менделе с семьей был вынужден переселиться в Житомир.
Как ни странно, переезды Менделе имели важное значение для развития идиша как литературного языка. Известно, что «разговорно-еврейскому языку» (так именовали идиш в позапрошлом столетии), –свойственно огромное разнообразие диалектов. Различия между ними проявляются прежде всего в фонетике, затем в словарном запасе и, наконец, синтаксисе. И различия эти настолько серьезны, что «литваку» (родину писателя, белорусский Копыль, евреи считали частью страны «Литэ», т.е. Литвы, а всех ее уроженцев называли литваками) бывало трудно ужиться среди южан. Менделе же к концу жизни сотворил некий синтетический язык, чья лексика и синтаксис базировались на южных говорах, а фонетическую основу составило северное, литвацкое произношение. По выражению поэта и исследователя языка идиш Велвла Чернина, Менделе «…создал язык, который ни для кого не был родным и в то же время всем был понятен»2. Возможно, именно поэтому со временем эта новая литературная норма стала общепринятой. Но то был далеко не единственный вклад Менделе в еврейскую культуру.
Быть может, даже важнее, что этот писатель впервые в истории еврейской литературы отошел в своих произведениях от сатирического тона, который преобладал в литературных опытах предшественников Менделе. Он вывел на сцену персонажей, вызывающих прежде всего сочувствие. Если нашумевшая повесть «Маленький человечек», написанная примерно тогда же, когда создавалась «Такса» еще проникнута едкими сатирическими интонациями, то такие произведения как «Волшебное кольцо», «Кляча», «Фишка-хромой» и «Путешествия Вениамина Третьего» уже совсем иные.
Их жанры относят то к повестям, то к романам: будучи небольшими по объему, они исполнены глубокого смысла. Не только сочувствие к обездоленным, но и любование природой, не только бытовые сюжеты, поднятые на уровень аллегории, но и тонкость душевных переживаний заключена в этих книгах. Отнюдь не случайно повесть «Фишка хромой» выходила в трех разных редакциях с интервалом в несколько лет. И каждый последующий вариант по тону отличался от предыдущих – случай если не беспрецедентный, то уж во всяком случае нечастый даже в мировой литературе! Раз от раза смягчалась острота сатиры и полемики, зато становилось больше теплоты и сочувствия к героям.
Но вернемся к биографии писателя. В неспокойном, недоброй памяти 1881 году, когда по югу России прокатилась волна еврейских погромов, Менделе Мойхер-Сфорим с семьей перебрался в Одессу. Там он занял должность заведующего местной талмуд-торой, и пробыл на этом посту до конца жизни, если не считать трехлетнего перерыва в 1905–1908 гг. В эти годы новая волна погромов, по жестокости превосходившая все известные до этого аналогичные инциденты, заставила писателя скрыться в Женеве. Однако по возвращении он снова занял свою должность и вернулся в свой кабинет… Удивительное это было место! Ш.-Я. Абрамович никогда не стремился афишировать свою литературную деятельность, но писателю его масштаба вряд ли удалось бы это скрыть. В результате многие современники Менделе под впечатлением от его произведений искали знакомства с автором. А надо заметить, что среди них было немало неординарных личностей: круг еврейской интеллигенции Одессы объединял поэтов и философов, историков и общественных деятелей. Все они так или иначе были знакомы с Менделе, некоторые сохраняли близкую дружбу с ним. И все они посещали писателя в скромном кабинете заведующего одесской Талмуд-Торой. Естественно, со временем это помещение было музеефицировано. Сохранились редкие фотографии, на которых запечатлен момент установки вывески на новый советский литературный музей… К сожалению, этот музей был уничтожен во время Великой Отечественной войны.
К 1910-м годам известность Менделе Мойхер-Сфорима достигла апогея. Свидетельством этого стала своеобразная литературная игра: в писательской среде за Менделе закрепилось прозвище «Дедушка». Друг Ш.Я. Абрамовича, историк С.М. Дубнов вспоминал об этом так: «Шолом-Алейхем пустил для него в ход кличку «дедушка» («дер зейде»), в смысле патриарха новой «жаргонной» литературы, но по возрасту Абрамович нам годился бы только в отцы: в 1890 году ему было лет 55-60 (первая цифра официальная, вторая ближе к действительной, ибо на старости он сложил со счета пяток лет). Он был еще бодр и полон творческих сил»3. В 1911 г. было создано даже особое издательство «Менделе» – специально для выпуска многотомного собрания сочинений писателя. Современный историк еврейской литературы Валерий Дымшиц, ведя отсчет существования современной еврейской литературы с 1860-х гг., писал об этом так: «За первые пятьдесят лет своего существования еврейская литература на идише не только окрепла и встала на ноги, но и создала миф о своем «золотом веке», о трех своих главных классиках: Менделе Мойхер-Сфориме (1833–1917), Шолом-Алейхеме (1859–1916) и Ицхоке-Лейбуше Переце (1852–1915). «Золотой век» еврейской литературы был веком прозы. В литературе на идише вообще все «не как у людей». Если большинство молодых литератур начинались с поэзии (русская не исключение), то еврейская – с величественных романов Менделе»4.
8 декабря 1917 г. Менделе Мойхер-Сфорим скончался в Одессе. Это событие не было отмечено многотысячным шествием за гробом писателя (так провожали Шолом-Алейхема, годом ранее скончавшегося в Нью-Йорке). Не было ни патетических публикаций, ни всеобщего потрясения, подобного пережитому еврейской читающей публикой двумя годами ранее, когда умер И.-Л. Перец. Время было уже другое. Война сменилась революциями, а те – новой войной. Для близких друзей Менделе его смерть стала глубоким горем, которое все они переживали в одиночку.
А далее началась посмертная жизнь книг Менделе Мойхер-Сфорима. Это – одна из тем, которой среди прочего посвящена данная выставка.
Экспозиция построена достаточно традиционно. В нее включены разнообразные издания книг Менделе, как массовые, так и достаточно редкие, в том числе и такие, что нечасто упоминаются в историко-литературных исследованиях и сегодня известны лишь узким специалистам.
Здесь можно увидеть книги, выпущенные в составе разнообразных серий.
Примеров нетривиального оформления изданий на удивление немного: большинство, конечно, связано с экспериментами киевской Культур-Лиги, но были и иные примеры.
Нельзя не отметить яркую работу художника А.Д. Короткина. А самыми узнаваемыми, бесспорно, являются иллюстрации художника М. Горшмана к роману «Путешествия Вениамина Третьего».
Книги Менделе в основном представлены на идише, однако мы сочли необходимым показать и несколько изданий на русском языке. Далее, здесь можно увидеть разнообразную персональную литературу – от книжек для детей до фундаментальных исследований, и от прижизненных юбилейных публикаций до тонюсеньких библиографических памяток.
Допустим, большинство тех, кто читает еврейскую прозу, искренне любит Шолом-Алейхема. Отношение к другому классику, И.-Л. Перецу, противоречиво: с одной стороны, столь простодушную любовь к себе он не вызывает, зато прекрасно подходит на роль учителя, гуру, властителя дум. А как относились читатели к прозе Менделе? В каталоге еврейского фонда Российской национальной библиотеки массив описаний книг Менделе Мойхер-Сфорима в два, если не в три раза меньше, нежели те, в которых отражены публикации других членов литературного «триумвирата». И доля собраний сочинений в массиве Менделе необычно велика. Это означает, что массовых изданий, книг повседневного спроса в этом массиве почти нет. Вот и косвенный ответ на поставленный вопрос: Менделе, конечно, очень почитали, но при этом читали сравнительно мало.
Уже упоминавшийся выше Валерий Дымшиц дал остроумное объяснение такому явлению. Позволим себе привести пространную цитату из его статьи:
«Бедным еврейским детям новую одежду шили к Пасхе. Шили на целый год вперед, на вырост: штанины подвернуты, рукава болтаются. Об этом даже есть рассказ у Шолом-Алейхема, называется «Испорченный праздник». Праздник действительно получался какой-то невеселый. Надо бы радоваться — да как, если никто не хочет оценить обновку, а то и просто смеются?
Литература на идише росла в бедной семье. С первого дня своего существования она была литературой на вырост. Ее «дедушка», Менделе Мойхер-Сфорим, был во многих отношениях самым значительным автором во всей истории еврейской прозы. Но самое главное, что его романы, как капота, сшитая на два размера больше, слишком просторно висела на тщедушном теле молодой литературы. Его наследникам, прежде всего Шолом-Алейхему и Перецу, пришлось немало поработать над тем, чтобы капота пришлась, наконец, по мерке, чтобы все заметили, что вот есть же такая еврейская литература, и сшита неплохо. [...]
И вот еще что. У Менделе ведь совсем не было читателей. То есть читать на идише могли миллионы, но понять написанное Менделе, оценить качество его текстов — единицы»5.
Во второй половине ХХ столетия сходная ситуация сложилась с русскими переводами произведений Менделе. В1961 г. массовым тиражом был издан сборник его прозы в переводах И. Гуревича и М. Шамбадала. И каждая интеллигентная еврейская семья считала едва ли не обязательным иметь эту книгу в личной библиотеке – это было одним из признаков национальной самоидентификации. Тираж следующего издания, каковое было предпринято четверть века спустя, был ровно в два раза меньше, чем у симпатичного «оттепельного» сборничка. Но и желающих приобрести книгу по вполне понятным причинам стало меньше. К большому сожалению, узнать, насколько внимательно читали обе эти книги их владельцы, уже невозможно. Но новые издания произведений Менделе и сейчас продолжают выходить на русском языке. И можно с уверенностью утверждать, что сегодня это – достояние исключительно узкого круга интеллектуалов. Это подтверждает и библиотекарь одной из специализированных библиотек Санкт-Петербурга, профиль которой как раз составляет еврейская литература: по словам коллеги, книги Менделе в наши дни вообще не пользуются спросом. Ведь для того, чтобы читать прозу Менделе, нужно быть не просто очень мотивированным, но и иметь основательную подготовку. Мы надеемся расширить круг таких преданных и мотивированных читателей с помощью нашей экспозиции…
И, наконец, последнее. В нашей экспозиции представлено несколько уникальных материалов из собрания центра «Петербургская иудаика», что в Европейском Университете в Санкт-Петербурге. Мы отобрали то, что более всего имеет отношение к теме выставки, однако необходимо сказать, что подборка материалов в целом также очень интересна.
Надеемся, что завершающая выставка из цикла «Памятные даты» вовсе не станет для читателей завершением знакомства с богатствами еврейского фонда РНБ, но напротив, послужит стимулом для этого.
