Память о Скрябине
М. Г. Иванова, Н. В. Рамазанова
А. Н. Скрябин скончался неожиданно для всех в возрасте 44 лет. Возможно, эта трагическая смерть послужила причиной того, что традиция торжественно отмечать памятную дату сложилась уже через год после кончины композитора.
В архиве поэта Вячеслава Иванова сохранились его речь, прочитанная на пятилетие со дня смерти Скрябина на вечере его памяти в Большом зале Консерватории в Петрограде:
«Скрябин – явление огромное и в своей огромности, конечно загадочное. Пусть никто не думает, что он постигнул Скрябина. Скрябин, конечно, нами не понят, но не понят в лучшем смысле этого слова, мы уже успели его полюбить, мы уже находимся всецело в чарующем круге его классического обаяния, мы уже творим по могущественному знаку, им данному. <…> Скрябин знаменует переворот во всей истории музыки и не только музыки, но и всей культуры»
1.
Распространению творчества Скрябина способствовали и концерты пианистов, включавших в свои программы сочинения композитора. Одной из исполнительниц его произведений была
Мария Николаевна Баринова, закончившая Санкт-Петербургскую консерваторию и совершенствовавшаяся у И. Гофмана и Ф. Бузони. Причем отношение Бариновой к музыке Скрябина было противоречивым: от полного отрицания до признания его заслуг. В своих воспоминаниях М. Н. Баринова писала:
«Где только было возможно, я разжигала людей на интерес к новой современной музыке. Не Скрябин являлся моим божеством. Несмотря на общее увлечение Скрябинизмом, я считала такое увлечение пагубным. Скрябин являлся для меня истерическим эротиком, искавшим религию, но нашедшим в музыке совсем не религиозные, а чисто телесные, сугубо – нечистые наслаждения. Я не видела в последних opus’ах Скрябина – нового пути для следующего поколения. Слишком индивидуально и мало схематично представлялось мне творчество Скрябина для того, чтобы поставить его опорной точкой. <…> У Скрябина на фоне изношенного, старого, мелькали его нонаккорды и гармонии, вкрапленные по существу в уже бывшие музыкальные теории»
2.
Возможно, что такие высказывания об А. Н. Скрябине и его музыке были вызваны впечатлениями от первой встречи с композитором. Она состоялась в Берлине, предположительно в 1908 г. (точная дата в Воспоминаниях Бариновой отсутствует). По рассказу Марии Николаевны, она была приглашена на чай к Л. Метцелю, который был известен как меценат. Сын его был композитором и пианистом, а друзьями дома были С. А. Кусевицкий, С. В. Рахманинов и А. Н. Скрябин.
«Против меня, – пишет Баринова, – сидела М-м Metzel с какой то русской дамой. Во время чая к столу подошел худой господин с светлой остроконечной бородкой и занял свободное место рядом со мной. Сев к столу, вошедший заговорил и все замолкли:
– “Я видел сегодня прекрасный сон” – произнес он с некоторым театральным пафосом, сладким, несколько женственным голосом, - “я видел солнце. Это солнце шло мне навстречу. Я встал, протянул к солнцу руки и вгляделся в солнце. Кто же было это солнце? – Это солнце был наш дорогой хозяин дома!” – слова были покрыты взрывом аплодисментов, а хозяин дома, маленький упитанный Metzel расплылся в широкую улыбку. Вид Metzel, его характерная внешность банкира, никак не вязались у меня в сравнениях с солнцем. Меня покоробила и речь, и слащавый голос говорившего, и я, обернувшись к Верочке, спросила у нее – кто мой сосед?
– “Скрябин”, услышала я в ответ. Дама, сидевшая рядом с Metzel, оказалась женой Скрябина – Шлетцер. Весь салон Metzel, с их Аронсонами, Шлетцерами, и Скрябиными вдруг показался мне таким фальшивым, пряным, слащавым, что я поторопилась поблагодарить М-м Metzel за приглашение и ушла. Придя к v. Möllendorff я рассказала Всеволоду о том как нужно держать себя в обществе банкиров, чтобы идти в гору и какие сны нужно видеть»
3.
И все же, несмотря на негативное отношение Марии Николаевны к персоне Скрябина и неоднозначное – к его музыке, она неоднократно обращалась к его фортепианному наследию. Кроме того, она выступала с лекциями-концертами, в которых шла речь о Скрябине и исполнялась его музыка. Так, в 1915 – 1916 году ею был организован ряд лекций-концертов о творчестве зарубежных и русских композиторов при Императорском Русском Музыкальном Обществе, которые должны были стать продолжением цикла исторических концертов Рубинштейна. Через пятнадцать лет в 1930 г., работая лектором-иллюстратором в областном доме просвещения и клубе инженеров, М. Н. Баринова дала 10 лекций о русских композиторах. В ее фонде сохранились и черновые наброски к статье или лекции, в которых она сопоставила пианизм А. Г. Рубинштейна и А. Н. Скрябина, отметив, что композиторы представляют собой два «полюса в русской фортепианной литературе»
4.
Произведения Скрябина не только часто исполнялись концертирующими пианистами, но также стали частью учебного репертуара для студентов музыкальных училищ и консерваторий, а фортепианные этюды стали обязательными для исполнения молодыми пианистами в фортепианном конкурсе имени П. И. Чайковского. Одним из выдающихся интерпретаторов музыки А. Н. Скрябина, наряду с Г. Г. Нейгаузом и С. Е. Фейнбергом, был В. В. Софроницкий. Репертуар Софроницкого был разнообразен. Он играл Шуберта, Шумана, Шопена, Листа, Бетховена, но главное внимание он уделял Скрябину.
Неудивительно, что во время празднования в 1940 г. 25-летия со дня смерти Скрябина, в Ленинграде и Москве прошло несколько концертов Владимира Владимировича, посвященных этому событию. Кроме того, Софроницкий был членом Оргкомитета Научной сессии в Москве, организованной по приказу Управления по делам искусств и посвященной композитору. Сохранившиеся письма научного сотрудника и директора Мемориального музея А. Н. Скрябина – Татьяны Григорьевны Шаборкиной, передают ее личные впечатления об этом периоде и об отношении к Софроницкому как интерпретатору музыки Скрябина:
«Дорогой Владимир Владимирович <…> первое собрание будет у нас в музее 7-го числа. Ведь Вы сможете? Правда?
Сейчас мы уже живем в предчувствии Вашего концерта! Вы наверно сыграете что-нибудь Скрябина, ведь 6-го января день его рождения.
Я так рада, что вечер этого дня будет такой радостный! Ведь правда, что истинное искусство, даже выражая глубокую боль и страдания – всегда радостно? Мне очень нравится, как сказал Шиллер: “жизнь — серьезна, искусство — радостно”. <…> Желаю Вам самого большого счастья, самой большой радости, т. е. творчества! Завтра, в день Вашего концерта, моим утешением будет то, что я буду слушать “Прометея” Скрябина, концерт и 3-ю симфонию!
Приветствую и поздравляю Вас, так как известно, что завтра Вы будете на вершине искусства, доступной только Вам»
5.
В другом письме Татьяны Григорьевны6 речь идет уже о программе концертов сессии:
«Наконец то мы получили
разрешение на организацию 3-х концертов в период проведения сессии: одного симфонического и двух камерных. Конечно, самое чудное – если бы Вы согласились исполнить и концерт и Прометея <…>
Я говорила с директором, и он принципиально согласен предоставить нам зал для заседаний сессии. <…> Как на особенно желательного исполнителя он указал на Вас. (Везде, везде – в Москве так любят пианиста Софроницкого, как никого! А Вы почему то все не верите, дорогой Владимир Владимирович).
Правда, как было бы хорошо, если бы мы смогли целый вечер слушать
Вашего Скрябина»7.
Как видно из письма Т. Г. Шаборкиной, почитатели творчества А. Н. Скрябина ревностно относились к интерпретации произведений композитора, хотя трактовка музыкальных произведений и их восприятие всегда носят субъективный характер.
Интересный материал представляют собой воспоминания музыкантов не только исполняющих произведения Скрябина, но и лично слушавших выступления Александра Николаевича. Одним из таких музыкантов был ученик Марии Николаевны Бариновой, пианист, музыковед, композитор, лектор –
Евгений Федорович Гировский8. В его архиве, хранящемся в Российской национальной библиотеке, есть
воспоминания о Скрябине пианисте, напечатанные на машинке. Они датируются августом 1963 г. Как пишет Евгений Федорович, ему посчастливилось в Петербурге – Петрограде в 1911 – 1915 гг. «пару раз услышать его вдохновенную игру». Будучи учеником фортепианного отделения консерватории в 1911 г., однажды во время домашнего музицирования, когда студенты консерватории собирались, чтобы исполнить и обсудить музыкальные новинки, Гировский услышал незнакомые ранние сочинения А. Н. Скрябина, что послужило толчком к изучению фортепианного творчества композитора.
«Сколько нового, свежего, пленительного содержало оно! Меня увлекали пластичность и выразительность мелодики, красочность гармонического языка, разнообразие и изысканность ритмики, полифоническое мастерство, благородство патетики скрябинских произведений. Я пришел к убеждению, что сочинения эти открывают исполнителю огромные возможности для проявления своей индивидуальности»
9.
Разучивание произведений Скрябина и работа над ними пробудили в Евгении Федоровиче желание услышать авторскую интерпретацию композитором собственных сочинений. Несмотря на успешные гастроли Александра Николаевича по России, в Западной Европе (Франции, Голландии) и Америке, в Петербурге к его исполнительской деятельности, как уже отмечалось, отношение было противоречивым. «Переигранные» руки порождали слухи о неполноценности Скрябина как пианиста. В то же время, значительная часть публики восхищалась его исполнением. К числу таких слушателей относился и Гировский. Один из концертов, который произвел на него неизгладимое впечатление, проходил в зале Дворянского собрания. К сожалению, в блокаду у Евгения Федоровича пропали программы и афиши, поэтому определить дату этого концерта не представляется возможным.
В своих Воспоминаниях Гировский высоко оценил и композиторское, и исполнительское дарование Скрябина:
«Воздействие творчества и исполнительского мастерства А. Н. Скрябина на слушательскую массу было огромно; его восторженно приветствовали и долго не отпускали с эстрады, прося играть все новые и новые произведения. Концерт этот убедил слушателей в том, что пианизм А. Н. Скрябина в полной мере соответствовал его гениальному творчеству. Скрябин – творец и Скрябин – исполнитель слились в гармоническом сочетании в единое вдохновенное целое. <…> На эстраде А. Н. Скрябин творил, творил вдохновенно, делясь со слушателем всем лучшим, присущим ему; его пианизм чутко и послушно отвечал его творческим замыслам. Отсюда то неповторимое богатство звуковых красок, своеобразие динамических и агогических оттенков, характерных для скрябинского исполнительства. Во время исполнения своих произведений печать одухотворенности отмечала внешний облик А. Н. Скрябина; его, казавшееся на первый взгляд, обыденная наружность преображалась под влиянием творческого процесса; взгляд его отображал вдохновенную сосредоточенность и творческое горение. Сила воздействия скрябинского пианизма заключалась в органической связи и редкостно гармоническом сочетании созидательного и исполнительского начала»
10.
Впоследствии Евгений Федорович Гировский продолжил начинания Марии Николаевны Бариновой в проведении лекций-концертов, в которых популяризировал музыку Скрябина. Во время работы Евгения Федоровича в Свердловской консерватории, студенты его класса подготовили специальный концерт к 25-летию со дня смерти композитора в 1940 г. Узнав об этом, к нему обратилась Татьяна Григорьевна Шаборкина с просьбой написать статью о Скрябине-исполнителе. Сохранившаяся переписка Т. Г. Шаборкиной и Е. Ф. Гировского, дает нам понимание того, что представляло наибольший интерес почти через пятьдесят лет после смерти композитора. В письме к Гировскому от 24 июня 1963 г. Шаборкина писала:
«А. Н. Скрябина видели многие, но далеко не все считают нужным описывать то, что так живо в их душе. Для нас очень ценно как раз то, что Вы будете писать только Ваши личные впечатления, а не “объективную” работу на основе рецензий критиков, чаще всего не понимавших ни творчества, ни исполнительства Скрябина»
11.
После прочтения Воспоминаний Гировского Т. Г. Шаборкина не была полностью удовлетворена их содержанием. О том, чего, по ее мнению, не достает в Воспоминаниях, она сообщает ему в письме от 19 сентября:
«Уважаемый Евгений Федорович! Спешу уведомить Вас в получении Ваших воспоминаний. Спасибо за них. Читала внимательно и придирчиво и чего мне в них не хватает – внешних подробностей Ваших, как очевидца. Я понимаю, что Вам, все это живо хранящему в душе, ясно видится А. Н. Скрябин во всех неповторимых подробностях – жестов, внешнего облика, вплоть до моментов выхода на эстраду и ухода с нее. Все это очень хочется иметь, в особенности от Вас, музыканта и почитателя А. Н. Скрябина. <…> может быть, Вы дополните еще страничкой как очевидец, а не только музыкант–слушатель. Убеждена, что в душе Вашей живет и зрительный образ Александра Николаевича»
12.
Однако 4 октября 1963 г. Татьяна Григорьевна получает краткий ответ Гировского:
«Я, к сожалению, при всем моем желании, выполнить Ваше пожелание не имею возможности: в моей памяти не сохранились впечатления внешнего восприятия исполнительства А. Н. Скрябина. Как я писал в своих воспоминаниях, меня увлекала творческая сторона исполнительского мастерства А. Н. Скрябина»
13.
Как уже неоднократно отмечалось, А. Н. Скрябин как пианист производил неоднозначное впечатление, причем отношение к его концертам было порой диаметрально противоположным. По-разному воспринимали его исполнение и почитатели Скрябина-пианиста. При этом одинаковым оставалась сила воздействия и глубина впечатления. Если в воспоминаниях Е. Ф. Гировского Скрябин поразил его вдохновенностью исполнения, гармонией, преобладанием творческого начала, то в воспоминаниях Бориса Оксенова мы видим иной облик композитора-пианиста. В стихотворении в прозе «Вечер Скрябина» передано ощущение зыбкости, иллюзорности, мистичности. Концерт А. Н. Скрябина, на котором присутствовал Б. Оксенов, состоялся 19 января 1914 г. в концертном зале Дворянского собрания. На следующий день было написано стихотворение в прозе:
«Сегодня вечер. Сегодня праздник печали. Сегодня вечер Скрябина.<…> Когда я слушаю Скрябина, я вижу бледные тени Чистилища, склоненные у запертых врат. Я вижу забытого друга. Я плачу с ним, я целую его, но нет! не суждено, я бессилен, я сам такой же слабый, жалкий, с такой же греховной молитвой. О, непосильная мука! – Мир Скрябина химеричен. Не здесь, не в нашей маленькой жизни искать кошмарные образы его безумных мазурок. И невольно хочется спросить: – Кто эти танцующие и кто так странно кричит: engagez vos dames? Я боюсь ответа.
Выходишь из зала в серую петербургскую Ночь. И все кажется необычайным, чуждым, изменившимся. Но нельзя забываться. Садишься на извозчика, а сам все там, в одном музыкальном моменте; и только дома начинаешь мало-помалу приходить в себя. Ведь мы еще здесь, в этом мире, в комнате, в Петербурге…»14.
Завершая далеко не полный обзор рукописных материалов Российской национальной библиотеки, имеющих отношение к А. Н. Скрябину, важно подчеркнуть, что изучение его творческого наследия, воспоминаний о нем музыкантов, поэтов, художников и простых слушателей, исследование влияния творчества композитора на развитие музыки XX века далеко не исчерпано. При знакомстве с архивными материалами процесс работы композитора над музыкальными произведениями, отдельные факты его жизни, восприятие его современниками предстают в новом свете и воссоздают, через сто лет после его смерти, образ живого человека, оставившего яркие, порой полярные впечатления у тех, кто прикоснулся к его творчеству.
Т. Г. Шаборкина. Письмо к В. В. Софроницкому. 20 декабря 1940 г.
Ф. 1289. В. В. Софроницкий, № 83, л. 1.
Т. Г. Шаборкина. Письмо к В. В. Софроницкому. 20 декабря 1940 г.
Ф. 1289. В. В. Софроницкий, № 83, л. 1 об. – 2.
Программа концерта В. В. Софроницкого к 25-летию со дня смерти А. Н. Скрябина в Большом зале Ленинградской филармонии. 22 марта 1940 г.
Ф. 1289. В. В. Софроницкий, № 13, л. 7.
Программа концерта В. В. Софроницкого к 25-летию со дня смерти А. Н. Скрябина в Большом зале Ленинградской филармонии. 22 марта 1940 г.
Ф. 1289. В. В. Софроницкий, № 13, л. 7 об. – 8.
Евгений Федорович Гировский. 1910-е гг. Санкт-Петербург.
Ф. 1142. Е. Ф. Гировский, № 135, л. 1.
Т. Г. Шаборкина. Письмо Е. Ф. Гировскому. 24 июня 1963 г.
Ф. 1142. Е. Ф. Гировский, № 117, л. 1.
Т. Г. Шаборкина. Письмо Е. Ф. Гировскому. 24 июня 1963 г.
Ф. 1142. Е. Ф. Гировский, № 117, л. 1 об. – 2.
Е. Ф. Гировский. Письмо Т. Г. Шаборкиной. Собственноручная копия. 4 октября 1963 г.
Ф. 1142. Е. Ф. Гировский, № 87, л. 1.
Е. Ф. Гировский «А. Н. Скрябин – пианист». Воспоминания. Август 1963 г. Авториз. машиноп. копия.
Ф. 1142. Е. Ф. Гировский, № 43, л. 1.
Б. Оксенов. Вечер Скрябина. Стихотворение в прозе.
20 янв. 1914 г.
Ф. 773. Тимофеев Г. Н., Янова М. В., № 1037, л. 1.
«ВЕЧЕРЪ СКРЯБИНА.
Знакомый высокий белый зал. Зачем так много света? Зачем так нагло сияют электрические огни и режут глаза пестрые костюмы собравшихся. Это праздник, скажут мне. Сегодня вечер, – сегодня вечер Скрябина. – Но это праздник Печали. – Погасите люстры, соберитесь тесней вокруг черного, вечно - траурного рояля и слушайте молча. Слушайте плача.
Сегодня вечер. Сегодня праздник печали. Сегодня вечер Скрябина.
Далеко, далеко за тысячи миль, плещет крылами печальный дух, сумеречный Дух Рассвета. Он проносится в волнах тумана над спящими городами, над весями, над забытыми дорогами. Он заглядывает в каждое окно, он приникает к изголовью спящих и нашептывает им странные думы, он поет им грустную песнь L’Etrangeté и плачет, плачет с каждой душою, и вечно – тревожный, вечно страдающий, он уже не с ними, он улетел, он взмахнул крылами и его уже нет, и кто-то умер, кто-то поник, о ком-то заплакали. Да, правда, это перед нами, это здесь, в залах дворянского собрания.
Когда я слушаю Скрябина, я вижу бледные тени Чистилища, склоненные у запертых врат. Я вижу забытого друга. Я плачу с ним, я целую его, но нет! не суждено, я бессилен, я сам такой же слабый, жалкий, с такой же греховной молитвой. О, непосильная мука! – Мир Скрябина химеричен. Не здесь, не в нашей маленькой жизни искать кошмарные образы его безумных мазурок. И невольно хочется спросить: – Кто эти танцующие и кто так странно кричит: engagez vos dames? Я боюсь ответа.
Выходишь из зала в серую петербургскую Ночь. И все кажется необычайным, чуждым, изменившимся. Но нельзя забываться. Садишься на извозчика, а сам все там, в одном музыкальном моменте; и только дома начинаешь мало-помалу приходить в себя. Ведь мы еще здесь, в этом мире, в комнате, в Петербурге…
Борис Оксенов
20 янв. 1914».
Александр Николаевич Скрябин. [1905 г.].
Ф. 816. Н. Ф. Финдейзен, оп. 4, № 3714.
Александр Николаевич Скрябин. [1913 - 1914 гг.].
Ф. 816 Н. Ф. Финдейзен, оп. 4, № 3712
Александр Николаевич Скрябин. [1901 г.].
Ф. 1575 И. Б. Семенов, № 164, л. 2
Александр Николаевич Скрябин. [1901 г.].
Ф. 1575 И. Б. Семенов, № 164, л. 3
Иванов В. И. Речь, произнесенная 19-го апр. 20 г. в Большом зале Консерватории на вечере, посвященном памяти Скрябина. Автограф и авториз. машиноп. 19 апр. 1920 г. Петроград. – Ф. 304. В. И. Иванова, № 29, л. 1, 3.
Баринова М. Н. Воспоминания. Авториз. машинопись. Б. д. – Ф. 1256. М. Н. Баринова, № 14, л. 355 об.
Баринова М. Н. Воспоминания. Авториз. машинопись. Б. д. – Ф. 1256. М. Н. Баринова, № 14, л. 241 об. – 242.
Баринова М. Н. «А. Г. Рубинштейн, А. Н. Скрябин». Исследование. Черновой автограф. Без окончания. Б. д. – Ф. 1256. М. Н. Баринова, № 23.
Т. Г. Шаборкина. Письмо В. В. Софроницкому. 20 декабря 1940 г. – Ф. 1289. В. В. Софроницкий, № 83, л. 1 – 2.
Дата в письме отсутствует.
Т. Г. Шаборкина. Письмо В. В. Софроницкому. Б. д. – Ф. 1289. В. В. Софроницкий, № 83, л. 7 – 8.
Гировский Евгений Федорович (1891 – 1973) – музыковед, пианист, композитор, педагог, музыкально-общественный деятель. Учился в Петроградской консерватории (с 1910 г. в классе М. И. Гелевера (ученик Н. А. Дубасова), затем в классе М. Н. Бариновой).
Гировский Е. Ф. «А. Н. Скрябин – пианист». Воспоминания. Авториз. машиноп. копия. Авг. 1963 г. – Ф. 1142. Е. Ф. Гировский, № 43, л. 2.
Гировский Е. Ф. «А. Н. Скрябин – пианист». Воспоминания. Авториз. машиноп. копия. Авг. 1963 г. – Ф. 1142. Е. Ф. Гировский, № 43, л. 3 – 5.
Шаборкина Т. Г. Письмо Е. Ф. Гировскому. 24 июня 1963 г. Москва. – Ф. 1142. Е. Ф. Гировский, № 117, л. 1 об.
Шаборкина Т. Г. Письмо Е. Ф. Гировскому. 19 сент. 1963 г. – Ф. 1142. Е. Ф. Гировский, № 117, л. 4 – 5.
Гировский Е. Ф. Письмо Т. Г. Шаборкиной. Собственноручная копия. 4 окт. 1963 г. – Ф. 1142. Е. Ф. Гировский, № 87, л. 1.
Оксенов Б. «Вечер Скрябина» [Стихотворение в прозе]. Авториз. машиноп. копия. 20 янв. 1914 г. [Петербург] – Ф. 773. Г. Н. Тимофеев, М. В. Янова, № 1037, л. 1.
