В. Я. Стоюнин. Встреча с Востоковым
(24 апреля 1855 г.)
– Дома Александр Христофорович?
– Дома!
– Доложи: Стоюнин!
– Пожалуйте так!
Это меня немножко удивило: я не думал, чтобы к русскому знаменитому ученому был такой свободный доступ. Влажу в гостиную, маленькую комнатку в два окна и очень простенькую, без всяких претензий на украшение. Здесь мне представились два женские лица – пожилая дама и молодая девушка, очень недурная. Раскланиваюсь и осматриваюсь – нет хозяина. Девушка соскакивает со стула, подходит к отворенной двери в другую комнату.
– Дяденька, вас спрашивают.
За этим тотчас же появляется в дверях старичок среднего роста, седенький, в морщинах, с тусклыми глазами, немножко сгорбленный, в черном плотно застегнутом сюртуке. Вся его фигура, невольно внушающая уважение, обратилась ко мне вопросительно.
– Позвольте, Александр Христофорович, представить Вам экземпляр моей «Грамматики», которую Вы уже просматривали, и благодарить Вас за Ваши замечания, сделанные на полях моей рукописи.
Он взял книгу и, по-видимому, смешался, стал вертеть ее, осматривать со всех сторон, и как будто приискивать, что сказать мне. Мне было не совсем ловко стоять перед ним, потому что, не слыша от него ни единого слова, я не находил, что еще сказать ему. Женщины смотрели на нас во все глаза, и это еще больше затруднило мое положение. Наконец он раскрыл книгу, посмотрел на заглавный лист и спросил:
– Вы Стоюнин?
– Да, Стоюнин, – отвечал я.
И опять молчание.
– Пожалуйте, – потом сказал он, и мы сделали несколько шагов в его кабинет, маленькую однооконную комнатку; у окошка стоял небольшой письменный стол со многими бумагами; что еще было в комнате – я не запомнил.
Мы остановились, едва переступив за порог, и все-таки под внимательными взорами тех же женщин, потому что двери остались отпертые. Я даже слышал, что молодая девушка стала что-то шептать даме, и в голосе ее слышалась усмешка. А Востоков опять стал вертеть книгу. Неприятное молчание! Чтобы прервать его, я снова заговорил:
– Я воспользовался Вашими замечаниями, которые нашел в своей рукописи и чувствительно благодарю Вас...
– Да когда же я делал замечания? – наконец спросил он, заикаясь; он заикается меньше, чем я думал по слухам.
– Моя рукопись была прислана в Академию Наук от министра!
– Не помню! – в раздумии отвечал он мне.
– Вот тебе и на! – подумал я. – Не совсем лестно: он даже не помнит, а я в предисловии благодарю его за ученые замечания.
– Хорошо, я просмотрю, – прибавил он и, смотря на меня, как будто спрашивал: «Я все-таки не понимаю, чего же ты от меня хочешь».
Так как я ничего от него не хотел, то поклонился и хотел идти. Но он не отдавал поклона, и посмотрев еще секунду, спросил:
– Вы где же теперь?
– Я служу в 3-ей гимназии учителем словесности.
Опять молчание; опять он переминается с ноги на ногу и не знает, что сказать. Тут я уже решительно поклонился и, получив от него приветливый поклон, отправился через гостиную к передней; мимоходом поклонился дамам, в которых встретил тоже ласковый поклон. Востоков пошел вслед за мною до передней и, наконец, в переднюю, где простоял все время, как радушный хозяин, пока человек подавал мне пальто и я одевался. Я раскланялся окончательно в недоумении, доволен или недоволен он моим посещением и теми знаками уважения, которые я хотел ему выказать. Странный человек! Застенчив или нелюдим, или природный недостаток дара слова – что тут действует при таком обращении? – Бог это знает.
При всем том его наружность и вся окружающая его простота мне очень понравились; видно, что он человек простой, добрый и не педант, хотя и оригинал. Не все русские ученые могут похвалиться этим. Эта встреча первая и, вероятно, последняя с Востоковым, известным всему славянскому миру.
(ОР РНБ. Ф. 744. Ед. хр. 5. Л. 1 об.–2 об.)