Авраам Сергеевич Норов (1795–1869). К 225-летию со дня рождения путника и писателя.

Из переписки А. С. Норова

Значительной и ценной частью архива являются письма, адресованные А. С. Норову. Среди его корреспондентов: государственные деятели: императоры Николай I, Александр II, канцлер А. М. Горчаков, А. Х. Бенкендорфф, М. А. Корф, В. А. Долгоруков, Л. В. Дубельт, К. В. Нессельроде, Д. А. Толстой, Д. Н. Блудов; ученые: Н. И. Костомаров, С. Н. Палаузов, М. П. Погодин, В. Д. Струве, П. И. Савваитов, П. А. Ширинский-Шихматов, Я. К. Грот; писатели: Денис Давыдов, В. С. Норов, В. Ф. Одоевский, Д. И. Языков, книготорговец А. Ф. Смирдин, библиотекарь В. И. Собольщиков. Особо стоит выделить переписку Норова с церковными деятелями в т. ч. Вселенскими патриархами и начальниками Русской духовной миссии в Палестине.

А. С. Норов находился в переписке с Вселенскими патриархами: Александрийским,³² Антиохийским,³³ Иерусалимским.³⁴ Вскоре после возвращения в Петербург в апреле 1836 г. Норов адресует письмо иерусалимскому патриарху Афанасию, в котором благодарит патриарха за гостеприимность во время пребывания в Иерусалиме, сообщает о посылке обещанных книг, а также о своем намерении вступить в брак с Варварой Паниной.³⁵ К Норову неоднократно обращались с различными просьбами представители высшей греческой иерархии в лице епископов, архимандритов и игуменов монастырей Палестины.

Патриарх Антиохийский Иерофей

Наибольшее количество писем – 38, за 1835–1861 гг. – принадлежит Иерофею, архиепископу Фаворскому, а затем патриарху Антиохийскому.³⁶ Письма написаны на русском языке, вероятно, под диктовку Иерофея. Во второй половине 1830-х гг. архиепископ Иерофей находился в России, где старался добиться помощи русского правительства в защите традиционных привилегий греческой церкви в Иерусалиме. При этом он часто просил А. С. Норова ходатайствовать в пользу Святогробского братства и греческой иерархии. В письме от 17 ноября 1836 г. он просит содействовать защите от «происков» армян, получивших султанский фирман на многие владения в Иерусалиме: «Церковь Иерусалимская едва успела помощию русских сложить с себя несколько иго долгов, – как снова появились завистники: армяне, видя на стенах Иерусалимских имена русских возобновителей Святого Града его и в самом граде множество богомольцев русских, как бы к презрению и поношению Церкви и всех усилий верных сынов Ея и самого имени русских, с давнего времени злобствуя на Церковь сию, ныне успели какими-то происками испросить у султана фирман на многие владения Ея, – и вследствие того начинают уже делать великие насилия, притеснения и гонения».³⁷ По-видимому, ходатайство А. С. Норова в пользу греков было успешным, поскольку в письме от 5 апреля 1837 г. Иерофей сообщает, что дела греческой церкви под влиянием России приняли «должный вид», при этом продолжает жаловаться на «завистливых армян» и «сребролюбивых турок»: «Зло и ненависть к Блаженнейшему Патриарху или вообще к Православной Греческой церкви в армянах и турках весьма заметны, за то, вероятно, что она успела найти себе Высочайшее покровительство в богоспасаемой России; а министр внутренних дел при султане и прежде сего всегда был на стороне армян, православных же ненавидит формально. И потому – сколь ни прискорбна для Вас будет сия признательность, – но я не должен ее скрывать для того, – чтоб Вашему Превосходительству виднее было, – над коликою пропастью стоит Св. Церковь Иерусалимская и в коликом наблюдении и покровительстве имеет она нужду».³⁸

В письмах он также благодарит Норова за книги для церквей в Иерусалиме и для лавры Саввы Освященного. Значительную часть денежного содержания Иерусалимская патриархия получала от имений в дунайских княжествах. С получением этих доходов периодически возникали затруднения, для разрешения которых Иерофей также прибегал к заступничеству А. С. Норова. В частности, в письмах от 8 августа и 27 октября 1838 г. он просил Норова оказать содействие при подаче прошения к канцлеру К. В. Нессельроде, так как «Православные Восточные церкви претерпевают многие насилия и гонения от Вологского и Молдавского княжеств, касательно о правах своих».³⁹

Уже став патриархом Антиохийским он продолжал обращаться к А. С. Норову с просьбами о помощи в обеспечении церквей иконами, колоколами, предметами церковной утвари, облачениями, книгами. В своих письмах патриарх Иерофей указывал на бедственное положение православных христиан, в то время как католики и протестанты имеют надежную защиту в лицах французского и английского консулов.⁴⁰ Любопытно, что обращение к А. С. Норову патриарх Иерофей считал более эффективным для решения вопросов, нежели обращения к Св. Синоду.⁴¹ С теми же просьбами обращался к Норову и Александрийский патриарх Иерофей II.⁴²

Благодаря Л. А. Герд и О. А. Петруниной недавно в научный оборот введены и заметки Иерофея, написанные на греческом языке.⁴³ Эти заметки содержат сведения о современном состоянии семи малоазиатских церквей, описанных Норовым в сочинении «Путешествие к 7 церквам, упомянутым в Апокалипсисе». Очевидно, работая над этим трудом Норов запросил необходимую информацию у Иерофея. Любопытно, что в книге он ни разу не упомянул имени своего информатора.

Иеромонах Вениамин

Наибольший интерес исследователей Русской Палестины привлекает комплекс документов, относящихся к организации русского присутствия на Святой Земле. В первую очередь, это письма начальников Русской духовной миссии к А. С. Норову. В архиве Норова сохранились три письма епископа Мелитопольского Кирилла (Наумова) за 1862–1863 гг. Все они касаются ряда поручений, с которыми Норов обращался к начальнику миссии.⁴⁴

Другим информатором Норова был сотрудник миссии иеромонах Вениамин. В письме от 27 августа 1862 г. он сообщает А. С. Норову о ходе работ по возведению комплекса русских построек вблизи Яффских ворот.⁴⁵ Любопытно, что Вениамин сообщает, что реакцией греческого духовенства на масштабное строительство русских стала собственная строительная активность: «они начали строить госпиталь вместе с гостиницею, в которой будут принимать всех европейцев и благородных путешественников, она будет устроена со всеми удобствами и роскоши для жизни подобно Парижа».⁴⁶ При этом если русские постройки имели минимум удобств, то греческие предназначались для состоятельных путешественников и оборудовались со всем комфортом. В письме иеромонаха Вениамина содержатся также жалобы на запрет со стороны греков русского пения во время пасхального богослужения.

Архимандрит Леонид

Гораздо больший интерес имеют письма к А. С. Норову начальника третьей Русской духовной миссии архимандрита Леонида (Кавелина). 19 писем архимандрита Леонида за 1860–1869 гг. иллюстрируют довольно близкие доверительные отношения, связывавшие их.⁴⁷ Знакомство их состоялось в трудный для Авраама Сергеевича период, когда он тяжело переживал смерть любимой супруги Варвары Егоровны. Дружеские узы были скреплены также общностью научных интересов, первое место среди которых занимала история библейской Палестины.

Из Иерусалима Норову адресовано 8 писем: 1) от 18 мая 1864 г.; 2) 11 июня 1864 г.; 3) по косвенным признакам датируемое июлем 1864 г.; 4) по косвенным признакам датируемое августом 1864 г.; 5) по косвенным признакам датируемое декабрем 1864 г.; 6) от 4 марта 1865 г.; 7) 8 сентября 1865 г.; 8) от 2 ноября 1865 г. Эти письма свидетельствуют об острейшем кризисе, в котором находилась Русская духовная миссия в Иерусалиме.⁴⁸

Прибыв в Иерусалим в должности начальника русской духовной миссии в мае 1864 г., архимандрит Леонид обнаружил совершенное расстройство дел. В письме, которое на основании косвенных признаков следует датировать концом июля, о. Леонид пишет: «А теперь наши странноприимные заведения представляют дом без хозяина, т. е. виноват хозяин и тут, как во многих других управлениях: не лицо, а бумаги и книги; на бумаге все отлично исправно, чисто, удивительно, превосходит всякое описание, а на деле, на деле? да нет, что проку говорить о деле, когда не знаешь, затеяно ли это дело для дела или так себе по вдохновению».⁴⁹ Новый начальник миссии решился открыть Норову темные страницы деятельности своего предшественника – епископа Кирилла (Наумова). Он передал Норову отрицательные отзывы о нем со стороны русских паломников, всю заботу о которых тот доверил грекам, а также греков, откровенно не питавших уважения к епископу Кириллу, но находивших его пребывание на этом посту выгодным для них. Даже кавос Осман пересказывал отзывы турок о Кирилле: «ну, Осман, если все русские муфтии таковы, как твой, то наши греки лучше их».⁵⁰ По словам о. Леонида, не желавшего злословить о предшественнике, слишком многое напоминает о его деятельности: бедность ризницы Посольской церкви, отсутствие мебели и т. д. А между тем церковь была в изобилии снабжена всем на суммы, пожертвованные императрицей. Все это богатство епископ Кирилл переправил в Яффу, где и продал жене своего прислужника араба.⁵¹

Все эти неустройства протекали на фоне нарастающего недовольства между греческим духовенством и православными арабами, которыми греки привыкли помыкать. «Вообще же в Патриархии трудно добиться какого-нибудь толку, — пишет о. Леонид, — от разделения на партии и смут, происходящих от ссоры греческих властей с местными православными (арабами), которые громко и настойчиво заявляют претензии одинаковые с теми, которые заявили Болгары в Конст. Патриархии. Претензии эти состоят в том, чтобы греки обратили более искреннее участие на духовное состояние своей паствы, погруженной с одной стороны в матерьяльную, а с другой в духовную нищету; просят об лучшем устройстве школы, о том, чтобы представит[ель] их интересов в Турецком меджлисе (судилище) был по крайней мере арабский священник, а не монах Греч. патриархии, которому чужды их семейные и личные интересы».⁵² Впоследствии попытки архимандрита Леонида выступить в защиту справедливости на стороне православных арабов будет инкриминирована ему как грекофобская политика. Оказывала свое деморализующее воздействие на членов миссии постоянная нехватка денежных средств на фоне стремительной инфляции: «В Иерусалиме так все вздорожало, что нет никакой физической возможности пробавляться теми скудными средствами, которые находятся в нашем распоряжении».⁵³ «Надобно отказываться от близких сношений с нужными для дела людьми, для избежания неизбежных на каждом шагу бакшишей, о поездках внутрь страны для личного осмотра церквей и школ и вообще для ознакомления с духовным состоянием края и дел, – нечего и думать, по недостатку средств!».⁵⁴ О. Леонид позволяет прорваться раздражению в адрес высокопоставленных устроителей «Иерусалимского дела», которые из многих тысяч рублей собираемых по всей России, не считают нужным выделить 3–5 тысяч на устроение русской духовной миссии: «Бог судья таким делателям, не будет Божиего благословения на деле так коварно ведомом».⁵⁵

С возвращением из отпуска консула А. Н. Карцова вспыхнул давно назревший, но совершенно неожиданный для о. Леонида конфликт.⁵⁶ Сведения о переходе конфликта в острую стадию впервые появляются в письме о. Леонида, которое следует датировать последними числами декабря 1864 г.⁵⁷ Как следует из этого письма, главным агентом происков против начальника миссии выступил врач доктор Мазараки, отстаивавший свое право самовольно распоряжаться русским госпиталем: «При этом о Г. Мазараки (за которым числится много личных услуг) хлопотал особливо и потому права его значительно шире других: он может принимать в госпиталь кого хочет, и главное отпускать даром из аптеки лекарства кому угодно и т. д.».⁵⁸ За спиной Мазараки стоял Б. П. Мансуров: «Г. Мансуров не даром же поскакал в Иерусалим, предчувствуя некоторые перемены: он закончил и округлил быстротечные счеты, сошелся поближе с Консульством, составил правила для возможного при новой системе управления произвола своих любимцев от всякого стеснения».⁵⁹ Однако доктор, имея тесные связи с Иерусалимским патриархатом, сделал все возможное для того, чтобы настроить греческое духовенство во главе с патриархом Кириллом против начальника миссии. Личный мотив Мазараки о. Леонид справедливо усматривал в том, что он оказывал покровительство драгоману миссии арабу Саруфу, имевшему медицинское образование и, следовательно, угрожавшему положению Мазараки: «Так, „благороднейший и честнейший“ (как значится в страховом полисе) муж Г. Мазараки кричал на весь Иерусалим, что он изобьет палкою моего драгомана Г. Саруфа...».⁶⁰

В следующем письме от 4 марта 1865 г. о. Леонид описывает Норову историю своего бедственного положения, в которое он поставлен открытым бунтом против него своих подчиненных иермонахов Иоанна, Гедеона, иеродиакона Арсения, подстрекаемым консулом Карцовым.⁶¹ Сотрудники миссии полностью изолировали своего начальника, прекратив с ним даже совершение богослужений и лишив возможности распоряжаться чем-либо. По горькому признанию о. Леонида: «Словом, пошел уже другой месяц, как я совокупными действиями этого скопища поставлен физически и нравственно в невозможность продолжать среди этой бури официальное исполнение своих обязанностей и сижу безвыходно в своей квартире».⁶² Спусковым механизмом конфликта, давно замысленного Б. П. Мансуровым, послужила предпринятая о. Леонидом попытка воспрепятствовать намерению консула Карцова поселить в русских постройках свою любовницу: «Упоенный успехом своим в свержении моего предместника, он, возвратясь в Иерусалим с своею любовницею, хотел без церемоний поместить ее в своем Консульском доме (находящемся внутри наших т. н. богоугодных заведений); когда же я, по своему Пастырскому долгу, наедине представил ему всю неуместность такого поступка, он, мстя за себя и своих пособников (из которых двое, проживая в доме Миссии, недалеко от церкви, два месяца ежедневно сквернили дом сей блудодеянием), воздвиг на меня гонение столь дерзкое, что трудно себе представить».⁶³ Намереваясь устранить о. Леонида с поста начальника, консул обратился к сотрудникам миссии, недовольным поведением архимандрита, с предложением адресовать ему все жалобы на своего начальника ему. Иеромонахи были уверены, что по их доносам о. Леонид будет устранен, а они сами станут во главе миссии: «Они подучили моих подчиненных подать на меня доносы, обещая им наверное, что с помощию Г. Мансурова (который ненавидит меня за взятие Саруфа драгоманом), я буду удален, а они (т. е. два иеромонаха) останутся вместо начальника Миссии, на что они и согласились, сделавши лозунгом своих действий: „не имам другого начальника, только Консула“. В то же время Г. Мазараки и о. Вениамин хлопочут и всемерно о восставлении против меня греков...».⁶⁴ Одновременно Мазараки и консул Карцов предпринимали все усилия для того, чтобы опорочить о. Леонида перед лицом Иерусалимского патриарха.

Своего рода итоги конфликта о. Леонид подводит в своем письме А. С. Норову от 2 ноября 1865 г.⁶⁵ Причины краха своей миссии он справедливо усматривал в сговоре между российским МИД-ом в лице консула Карцова и стоящими за его спиной начальником Азиатского департамента П. Н. Стремоуховым и Иерусалимским патриархатом: «Неужели Вы полагаете, что Патриарх решился бы так действовать, если бы не имел твердых уверений в нашем церковно-политическом незлобии и смирении? А уверения эти были точно тверды, ибо их дал ему Русский Импер. Консул от лица своего Петерб. покровителя — П. Н. Стремоухова».⁶⁶ Патриарх в доверительных беседах с представителями российского МИДа высказывался: «мне не нужно никакой Русской Миссии, я знать не хочу о ее существовании. Русские приходят на богомолье к Св. местам, которые принадлежат нам, след. мы и суть их законные Пастыри, разве нас недостаточно для духовной их пользы. На что нужны Архиереи и архимандриты, у нас есть своих довольно, достаточно им содержать здесь какого-нибудь иеромонаха для совершения треб...».⁶⁷ Эти мысли консул Карцов, возвратившись из Петербурга, поспешил внушить о. Леониду: «после Вас здесь уже не будет Миссии, а останутся два Иеромонаха: один за старшего».⁶⁸ Достоверность этих сведений вполне подтверждалась официальными предложениями консульства по реорганизации русской миссии, представленными в МИД. Свое письмо о. Леонид заканчивал горькими словами: «Из всего, что мне сделалось известно в Иерусалиме о нашем Русском деле, я вывожу горькое заключение, что „нет на нем благословения Божия“, как на таком деле, в основу которого легла ложь и интрига, продолжающая ему вредить и доселе».⁶⁹

А. С. Норов адресовал патриарху Кириллу II письмо (не позднее ноября 1865 г.), в котором указывал патриарху на недопустимость третирования начальника Русской духовной миссии.⁷⁰ «Я знаю, что Св. Росс. Синод глубоко оскорблен неуважением, оказанным Иерусалимской Патриархией к Начальнику своей Духовной Миссии который не есть лицо частное». В конце письма он даже решился пригрозить патриарху тем, что Россия перестанет оказывать финансовую помощь грекам. «Ко всему мною сказанному не могу не прибавить что если такое печальное дело не получит миролюбивый исход, то я крайне опасаюсь чтоб те приношения, которые делаются из нашей Христолюбивой России Святому Иерусалиму не понесли значительный ущерб».

Окончательному примирению сторон способствовала передача денежных средств патриарху через посредство архимандрита Антонина. Как полагает современный исследователь А. А. Буров, участие А. С. Норова способствовало дипломатическому преодолению последствий конфликта между Иерусалимским патриархатом и Св. Синодом⁷¹.

Архимандрит Антонин (Капустин)

Писем архимандрита Антонина (Капустина), адресованных А. С. Норову, насчитывается 7 за 1866–1867 гг.⁷² Если с о. Леонидом Норова связывали дружеские доверительные отношения, то личность Антонина определялась в глазах Норова занимаемым им постом начальника духовной миссии в Святой Земле.⁷³ При этом обоих связывали общность научных интересов, любовь к истории и археологии Палестины. Письма позволяют установить несколько любопытных деталей, связанных с благодеяниями Авраама Сергеевича Иерусалимской Патриархии. Например, в память почившей супруги к церкви в Никольском монастыре был пристроен на средства Авраама Сергеевича особый придел в честь великомученицы Варвары. Им же присланы в дар храму Воскресения две большие иконы на холстах: Рождество Иисуса Христа и Снятие с Креста Спасителя. Последняя икона предназначалась для Св. Голгофы. При их изготовлении за образец были выбраны две западноевропейские гравюры, возможно, как-то связанные с покойной супругой Норова Варварой Егоровной.⁷⁴ Стиль изображений был чужд греческой иконописной традиции. Присланные иконы о. Антонин разместил в помещениях русской миссии, в настоящее время их судьба неизвестна.

А. И. Алексеев, Л. Н. Сухоруков