О.В. Васильева
В 1870 г. начался новый, хорошо документированный этап в истории бытования Самаркандского Корана, продлившийся до 1917 г. О его поступлении в Публичную библиотеку сообщается в печатном Отчете за 1870 г. Из пространного описания следует, что текст священной книги выполнен «красивым куфическим почерком, без точек и гласных знаков, на огромных пергаментных листах, числом 326, имеющих в длину 14 ½, в ширину 11 ½ вершков [64×51 см]. На некоторых листах изгладившиеся начертания подновлены в новейшее время. Начала и конца рукописи не достает и в средине у многих оторваны их части, приписанные в позднейшее время». Здесь есть существенная неточность: всего в кодексе не 326, а 353 листа, из которых 69 бумажных, вплетенных взамен утраченных.
В Отчете опубликовано сопроводительное письмо востоковеда Александра Людвиговича Куна, в котором изложена биография Ходжи Ахрара и легенда о происхождении Корана со слов муллы Абд ал-Джалиля и муллы Мушни-муфти, состоящих при медресе и гробнице святого. Пишет Кун и о том, что на некоторых листах сохранилась кровь халифа Османа. После составления этой записки Куном Кауфман показал книгу посланнику бухарского эмира Яхье-ходже, и тот сообщил, что Коран принадлежал библиотеке Тимура.
Далее приводится мнение востоковеда профессора В. В. Григорьева о том, что «в тождественности самаркандского Корана с тем экземпляром этой книги, над которым убит был халиф Осман, весьма позволительно усомниться, так как в разное время, в разных странах мусульманского мира существовали кораны Османова письма, на которых находились следы его крови». И все же Григорьев далее пишет: «Коран может быть отнесен к первоначальному веку хиджры».
Как это ни странно, но ни Григорьев, ни его последователи, видимо, не знали, что в Публичной библиотеке с 1864 г. хранилось целое собрание Коранов древнего письма, приобретенное у наследников французского ориенталиста Жана Жозефа Марселя, участника экспедиции Наполеона в Египет. В собрание Марселя входят 130 больших и малых фрагментов на пергамене общим числом две тысячи листов. Есть среди них и фрагменты древнейшего арабского почерка хиджази (Марс. 19), и листы омейадского письма (до середины VIII в.; Марс. 13), но большинство составляют фрагменты Коранов, выполненных в аббасидский период (середина VIII – XIII вв.) почерками, которые подразделяются на несколько типов и подтипов. Но даже если бы Григорьев сравнил письмо Самаркандского Корана с разнообразными почерками Коранов собрания Марселя или с образцами из коллекции Петра Дубровского (Дорн 6), он не нашел бы среди них прямых аналогов, и даже если бы такие аналоги нашлись, это вряд ли существенно помогло бы в датировке cамаркандского манускрипта без специального палеографического исследования.
Между тем, II веком хиджры (VIII в.) датирует Самаркандский Коран и его орнамент Владимир Васильевич Стасов, известный художественный критик и историк искусств, на протяжении многих лет трудившийся в Публичной библиотеке. В 1873 г. он подготовил и в 1876 г. издал монументальный альбом «Славянский и восточный орнамент по рукописям древнего и нового времени». Стасов включил в него декоративные элементы Коранов из зарубежных хранилищ, а также поместил образцы почерка, разделителей между стихами-аятами и заставок между сурами Самаркандского Корана. Таким образом, Стасов был первым, кто обратил внимание на декор этого удивительного памятника. (В его архиве в Отделе рукописей РНБ хранятся раскрашенные копии на кальке, снятые с элементов декора и опубликованные в альбоме.) Приходится признать, что альбом Стасова очень быстро выпал из поля зрения историков книги и остался неизвестным последующим поколениям. Однако он, вне всякого сомнения, был известен А. Ф. Шебунину.