Автографы Серапионов в фонде И. А. Груздева: К 100-летию литературной группы «Серапионовы братья»

Елизавета Григорьевна Полонская (1902–1989)

«И на губах моих
Юности легкий мед»
Из «Прощальной оды» Е. Г. Полонской¹

 

Илья Груздев и привел свою приятельницу Елизавету Полонскую к Серапионам. Они познакомились на занятиях у Корнея Чуковского в семинаре критики Литературной студии издательства «Всемирная литература». Для того, чтобы Полонскую приняли в группу, Груздев же посоветовал ей пригласить еще одного поэта и передал тетрадь со стихами Николая Тихонова. Ко времени создания «Серапионовых братьев» Полонская работала врачом в амбулатории бывшего завода Сан-Галли и имела дипломы медицинской школы Сорбонны и Юрьевского университета, краткий роман с Ильей Эренбургом и опыт работы в социал-демократических кружках и военных госпиталях.

Имена Тихонова и Полонской с тех пор часто стояли рядом и в жизни, и в литературно-критических статьях. Как наиболее талантливых поэтов своего поколения их выделяли такие разные авторы, как Георгий Адамович² и Лев Троцкий³, Лев Лунц⁴ и Иннокентий Оксенов⁵. Долгое время они дружили, в 1925 г. вместе путешествовали по Кавказу. Потом отношения становились все более формальными, хотя внешняя дружественность сохранялась. Эволюция этих отношений нашла отражение в известных стихотворных посвящениях Полонской Тихонову⁶.

Как поэт она было особенно выразительна в жанре гражданской лирики. Ее экспрессивные, пронзительные стихи полны социального пафоса. Георгий Иванов в журнале «Цех поэтов» писал о ее первой книжке стихов «Знаменья», вышедшем в петроградском кооперативном издательстве «Эрато», что ее отличали «яркая образность, соединенная с острой мыслью…»⁷. Высокую оценку сборнику дал и Борис Эйхенбаум.

У Серапионов же «специальностью» Полонской были шуточные стихотворения к февральским годовщинам. Известны три подобных опуса: 1922, 1924 и 1926 гг.⁸ В 1925 г. было написано стихотворение памяти Льва Лунца «Ярмарка великолепий».

В своей книге «Города и встречи» Елизавета Полонская воспоминала: «Каждый год к 1 февраля <…> писалась новая ода, где пышным слогом, с юмором сообщалось об изменениях в жизни каждого из нас. Кроме меня очередную “вещицу” читал Зощенко. Брат<->“летописец” Илья Груздев отбирал у нас эти произведения в свой архив. Но Груздев (уже через много лет) внезапно умер, и только в моих разрозненных, беспорядочных тетрадках остались следы наших “пиршеств” духа»⁹. Однако в той части архива Груздева, которая хранится сейчас в отделе рукописей РНБ, стихов Полонской не оказалось, зато обнаружился неизвестный доселе автограф Николая Тихонова со стихотворением 1926 г., посвященным пятилетней годовщине со дня образования «Серапионовых братьев»¹⁰.

Иногда Полонская сочиняла не оды, а «сказочки»¹¹. Вот набросок сказки 1923 г.: «В некотором царстве, в некотором государстве жили девять братьев и одна сестра. Мальчики были ужасные шалуны, никого не слушались и непочтенно относились к старшим. Девочка, напротив, была скромной и тихого нрава и всячески старалась остудить своих диких братьев. Но это ей не удавалось. На уме у них были одни проказы… Каждый из них имел свои излюбленные шалости. Старший брат, Всеволод, любил употреблять непечатные слова и печатать их. Хуже еще поступал второй брат, Каверин, который произносил слова, никому не известные, что, как известно, еще опаснее. Третий, Никитин, постоянно держал ноги на столе. Четвертый, Зощенко, несмотря на болезненный организм и слабое сердце, часто сбрасывал никитинскую ногу ... Пятый, Михаил Слонимский, был неестественно прожорлив и воинствен, к тому же отличался замечательной физической силой и, несмотря на свою молодость, убил бревном немало народу. Шестой, Федин, был веселого нрава и всегда готов поддержать любую каверзу, направленную против самых почтенных лиц города. Тихонов делал из людей гвозди. А Илья Груздев, несмотря на свой скромный и застенчивый вид, вставлял иголки в сиденья кресел, предназначенных для самых уважаемых лиц не только города, но и государства. Младший, Лунц, передразнивал всех и каждого, особенно с тех пор, как был с бабушкой в кинематографе. Вот какие это были мерзкие мальчики…». 

«Сказочка» 1925 г. была написана рифмованной прозой: «Зощенко – зверь – веселый зверь… Тихонов – зверь – тихий зверь, все-то он знает: и почем на Араксе пудра, и какие мысли у Судра… Еще Слонимский – зверь, скромнее того зверя нет, женится раз в семь лет, и то секрет. Еще забыла про зверя, звать Каверин. Тот зверь заводной, из Лейпцига привозной¹². Ерепениться охоч, дерзости сколько хошь. До драки всегда готов, а пробьет 12 часов – хочет зверь бай-бай, бежит зверь на трамвай. Вот зверь Федин, женщинам вреден. Глаза как стекляшки, задней ногой пишет на бумажке… А вот зверь Шкловский, гость московский. Это зверь красивый, всем зверям на диво, хоть мало зубов, а кусаться здоров. Родил зверь два раза – сына Опояза да дочку Халтуру – такая у зверя натура».

После 1921 г. Полонская стала писать меньше стихов. Каверин сообщал Лунцу в 1923 г.: «Полонская … давно уже не читала у нас. Не знаю, пишет ли она сейчас»¹³. А весной того же года ею была закончена проникнутая сарказмом антинэпмановская поэма «В петле», которую два года не брался печатать ни один журнал. По выражению Тихонова, она была «левей левого»¹⁴.

С 1922 г. Полонская работала разъездным корреспондентом «Петроградской (c 30 янв. 1924 г. – Ленинградской) правды», до 1931 г. совмещая литературную работу с врачебной практикой. Писала для журналов, для радио; много ездила по стране: на Север, на Урал, в Донбасс. Недаром Тихонов в упомянутой выше «Ложке дегтя», упрекнул ее:

Полонская, где ты? Что же затих
Твой голос как искра в саже
Сломай же немедля о зоркий стих
Слепой карандаш репортажа.

Между тем, стихи все же постепенно слагались в книжечки. В двадцатые годы их было две, в тридцатые – еще три. По словам М. А. Бениной, они представляли собой «своеобразный лирический дневник»¹⁵, отклики на события творимой на глазах их автора истории.

В 1923–1925 гг., а может быть, и позже, «остатки Серапионов и иже с ними» время от времени собирались в квартире Полонской в доме №12 по Загородному проспекту, где она жила с матерью, маленьким сыном и братом, Александром Мовшензоном, театроведом, с которым «братья» приятельствовали.

Когда начались репрессии, Полонская ушла в тень. Во время ее пребывания в Париже в конце 1900-х–начале 1920-х гг. она имела тесные контакты с русской социал-демократической колонией, и в том числе с Л. Б. Каменевым и Г. Е. Зиновьевым, и теперь ей было чего опасаться. «Полонская выбрала малозаметную литературную работу, – отмечал Фрезинский, – писала очерки, переводила (баллады Киплинга— её несомненная удача)»¹⁶. Помимо Киплинга, переводила поэзию Уильяма Шекспира, Виктора Гюго, Юлиана Тувима. Был еще перевод поэмы «Базар гоблинов» (у Полонской – «Базар гномов») Кристины Россети, английской поэтессы, сестры поэта и художника-прерафаэлита Данте Габриэля Россетти¹⁷. Сама поэма была написана в 1859 г., когда Россетти работала в исправительном доме для «падших женщин» в Хайгейте, предместье Лондона¹⁸. Полонской принадлежали также переводы армянского эпоса «Давид Сасунский» и стихов армянского поэта-демократа Александра Цатуряна. Первое издание избранных стихотворений Александра Цатуряна вышло в 1940 г. в Ереване под редакцией М. Л. Лозинского, бывшего наставника поэтессы в переводческом семинаре Литературной студии Дома искусств¹⁹.

Во время войны Полонская вывезла свою семью из блокадного Ленинграда в Молотов (Пермь), где оказалась также в очень тяжелых условиях – долгое время ей никак не удавалось найти жилья. «Доведенная до отчаянья, – писала она Марии Шкапской 25 ноября 1942 г., – я дала три телеграммы — Вам, Фадееву и Эренбургу. Жизнь в этом городе сплошной бред»²⁰. Слонимский, также находившийся в эвакуации в Молотове с семьей и домработницей, не помог, а Эренбург помог. Его записки председателю Городского совета было достаточно, чтобы решить этот вопрос. Стихи Полонской, написанные в военные годы, были объединены в «Камскую тетрадь», вышедшую в Перми в 1945 г.

В 1947 г. уже в Ленинграде Полонская писала Эренбургу: «Я живу тихо, чувствую себя неважно — сердце»²¹. Откровенно и с большой грустью вспоминал о ее послевоенной жизни Е. Л. Шварц²². Ему казалось, что она «отошла в сторону» от Серапионов, но это было не совсем так. Полонская была первой, кто написал и сумел опубликовать свои воспоминания о Зощенко. Пять лет спустя после смерти писателя, в 1963 г. они были напечатаны стараниями Ю. М. Лотмана в Трудах Тартуского университета. В дальнейшем Полонская продолжала писать мемуары для своей книги «Встречи», но работа над ней осталась неоконченной. Впоследствии, помимо воспоминаний о Зощенко, в нее вошли небольшой очерк «Серапионовы братья», а также главки о Федине, Иванове, Никитине и Лунце. Воспоминания лапидарны и воспринимаются уже только как документ времени: они создавались в 1960-е, в период «оттепели» и сразу после нее. «Жизнь разбросала «Серапионовых братьев», – писала Полонская, – они утратили молодость, время изменило их»²³.

Встречи с Серапионами были не часты и чаще всего случайны. Одна из них произошла 1 февраля 1957 г. в Переделкине, куда Полонская приехала по путевке в Дом творчества писателей. Собрались тогда у Всеволода Иванова, где, помимо Полонской, сидели за столом Каверин с женой Л. Н. Тыняновой, К. А. Федин и З. А. Никитина. Их свидание, обставленное со всеми предосторожностями, чтобы избежать пересудов в поселке, было похоже на встречу членов тайного ордена, ведь название «Серапионовых братьев» уже больше десяти лет продолжало оставаться под негласным запретом. Тихонов прийти не смог или не захотел, а Полонская получила выговор за самовольную отлучку без предупреждения.

Общение членов содружества активизировалось в связи с подготовкой к изданию несостоявшегося сборника памяти Лунца, однако эти контакты оставили у их участников неприятный и постыдный осадок. Полонская поддерживала отношения с Кавериным, написавшим в своих воспоминаниях, что они любили друг друга; время от времени обменивалась письмами и с другими «братьями»²⁴; на смерть Никитина откликнулась примирительным очерком, наполненным нежной интонацией.

Единственным свидетельством об общении Полонской с Груздевым, сохранившимся в его архиве, были дарственные надписи на книгах. Именно ее автограф 1958 г. оказался последним среди серапионовых инскриптов. На протяжении 1920-х–1950-х гг. Полонская преподнесла в дар своему старинному приятелю семь книг: четыре из семи ее поэтических сборников, вышедших при жизни Груздева; книгу очерков «Люди советских будней» (1934), а также послевоенные издания ее переводов: военного романа Н. Бэлчина «В маленькой лаборатории» (в соавторстве с А. В. Григорьевым)²⁵ (1946) и переиздание «Стихотворений» Цатуряна (1958). Безыскусные надписи были исполнены сердечной теплоты. Но лучшей из них осталась самая первая, сделанная ею в 1923 г. на книге «Под каменным дождем» с обложкой Н. П. Акимова: «Илье Александровичу Груздеву, Серапиону между критиками и критику между Серапионами – от сестры в бывшем отшельнике Серапионе Е. Полонской. Петербург. 25 мая 1923».